В те времена, когда династия Мин оказалась на грани гибели, в результате повстанческих действий Ли Цзычэна (военачальника крестьянской войны), на горизонте появился еще один мятежник, получивший все необходимые полномочия из рук только что скончавшегося императора. Звали его У Саньгуй. Это был выходец из Ляодуна, то есть тех самых северных земель, где властвовали маньчжуры. И именно для того, чтобы воспрепятствовать их вторжению, император Чунчжэнь несколькими годами ранее назначил его заместителем военного губернатора провинции. Задача У Саньгуй состояла в том, чтобы запереть перевал Шань-хайгуань, ворота Северного Китая: Великая стена здесь доходила до берега и обрывалась в море. Действительно, осторожный У Саньгуй, в основном, довольствовался выжиданием, и случай ему помог: годом ранее, в 1643 г., внезапно умер вождь маньчжуров Абахай. С этого момента в провинции, казалось, воцарилось спокойствие. В результате, У Саньгуй получил свой шанс: по случаю судьбы, на фоне засыпанного пеплом Пекина, многие могли увидеть в этом победоносном, но не боевом генерале человека, способного лучше, чем кто-либо другой, защитить или даже воплотить в себе какое-то подобие власти, если не легитимности.
Таким образом, летом 1644 г. в
Севером Китае наличествовало три силы:
Ли Цзычэн, опиравшийся на массу мелких собственников и бедных ученых, которые в спокойные времена воспринимались как неприятная неизбежность, а теперь стремились, прежде всего, к богатству, в котором отказала им династия
Мин. Против
Ли Цзычэна выступил
У Саньгуй со своими войсками. И, наконец, были еще
маньчжуры.
Со смерти
Абахая эти беспокойные соседи, казалось, были очень заняты вопросом о наследовании. Однако можно было не сомневаться, что как только проблема будет решена, они станут такими же неугомонными, как и раньше. Именно так и случилось в октябре 1644 г., когда
маньчжуры, наконец, избрали наследника, ребенка шести лет по имени
Фулинь, по бокам которого стояли два регента. Одного из них звали
Доргонь (1612-1650 г.), и он славился своим бешеным нравом.
Однако по отдельности ни один из этих вояк, ни
Ли Цзычэн, ни
У Саньгуй, ни
Доргонь, в этот конкретный момент не обладал властью, достаточной, чтобы быстро завладеть всем
Китаем. И коль скоро каждый из них, сознательно или подспудно, вынашивал подобные планы, для осуществления столь грандиозного замысла нужно было заключить союз. В силу обстоятельств любое соглашение подобного рода неизбежно должно было усилить партию антидинастического восстания, поскольку ни
Ли Цзычэн, ни
Доргонь даже не вспоминали о династии
Мин, несмотря на попытку ее реставрации, которую предприняли в
Нанкине принцы из изрядно помятого рода. Что же касается
У Саньгуя, то он быстро понял, что без союзника ничего не добьется, а выбрав на эту роль любого из своих соперников, он неминуемо встанет на путь, ведущий в пучину беззакония. Таким образом, теперь не имело значения, за или против
Мин ему бороться, зато совершенно необходимо было решить, присоединиться к маньчжурам, или вместе с
Ли Цзычэном сформировать мощный китайский блок.
Возможность выступить против
маньчжуров лежала на поверхности, нужно было только заключить «естественный» национальный альянс, в котором объединились бы два китайца,
У Саньгуй и
Ли Цзычэн. К несчастью, выяснилось, что, желая скорее добиться от У Саньгуя поддержки, которой Ли Цзычэн от него требовал как должного, мятежник последовал неудачной идее взять в заложники отца генерала. Еще хуже было то, что он захватил
Чэнь Юаньюань, даму сердца
У Саньгуя и, что было еще досаднее, сделал это с единственной целью предложить ее одному из своих рядовых помощников. Тяжесть нанесенного оскорбления моментально заставила
У Саньгуя забыть об угрозе, нависшей как над империей, так и над его отцом. Он яростно бросился на войска
Ли Цзычэна, безусловно, не осознавая, с каким сильным противником связался. Он встретил сопротивление, какого не ожидал, и довольно быстро оказался в неловком положении. Он искал помощи, не нашел ее и, в конце концов, обратился к
Доргоню - единственному военачальнику, который был в состоянии ее предоставить, - тому самому, кто действовал под стенами
Шаньхайгуаня, и кому, в принципе,
У Саньгуй должен был полностью перекрыть путь на Великую равнину. Ставки были сделаны, и смертельная партия была разыграна между двумя китайцами.
Ли Цзычэн, со своей стороны, не стал медлить с казнью отца
У Саньгуя. И моралисты осудили преступное легкомыслие сына, ставшего отцеубийцей по неосмотрительности, еще суровее, чем жестокость шантажиста.
Истинным победителем в этой войне стал
Доргонь, который, бросив
У Саньгуя, легко справился с
Ли Цзы-чэном, для начала нанеся ему тяжелое поражение прямо в
Шаньхайгуане. Затем он гнался за ним до Пекина, где
Ли Цзычэн намеревался провозгласить себя императором. На троне он удержался недолго: 3 июня подошел
Доргонь и сжег дворец или то, что от него к тому времени оставалось.
Ли Цзычэн поспешно покинул город и бежал в Сиань, но
Доргонь снова последовал за ним (1645 г.), и
Ли Цзычэну пришлось снова пускаться в дорогу. Некоторое время он скитался между Хубэем и Хунанью, где в конце пути его поджидала обычная судьба бунтовщиков: его узнали, убили и обезглавили два верноподданных крестьянина.
Тем временем
маньчжуры успели войти в
Пекин. Они с явным удовлетворением хвалились тем, что ничем не были обязаны
У Саньгую, и еще больше тем, что ни в чем не погрешили против жизни и здоровья императоров
Мин. Но в запасе у них был козырь и получше. В связи со своими попытками поймать
Ли Цзычэна они выставили себя поборниками законности и восстановителями порядка перед лицом хаоса. Такую же роль они играли и в провинциях. В Сычуани они быстро расправились с
Чжан Сяньцзуном, еще одним мятежником с гораздо более радикальной социальной программой, чем у
Ли Цзычэна. Он проповедовал классовую ненависть и в качестве первоочередной задачи призывал убивать богатых и чиновников. В этой игре роль маньчжуров оказалась не такой уж отрицательной.
Став хозяевами империи, они в течение двух веков очень умело пользовались этим стечением обстоятельств, представляя дело так, как будто они всегда отстаивали истинную законность и верность династии
Мин, гибель которой, в конечном счете, ложилась на плечи не заслуживающих доброго слова китайских бунтовщиков. Они создали прекрасную одномерную
историю, очищенную от всех ненужных деталей и нереализованных возможностей, чтобы послужить удобной опорой для новой власти. Да, это была прекрасная история, скрывавшая жестокость оккупации, построенной, в основном, на терроре. В 1645 г. маньчжуры издали приказ всему мужскому населению империи носить маньчжурскую одежду. Предписывалось также брить голову, оставляя только пучок длинных волос, заплетенных в косу вдоль спины. Впоследствии англичане не слишком любезно прозвали эту прическу «
поросячьим хвостом» (pigtail), и, в конце концов, это название вошло в обиход.
✔ Данная авторская статья принадлежит сайту ancientcivs.ru. При копирование материала обратная ссылка на сайт - обязательна!